Возвращение [= Возвращение к звёздам; Звёзды; К звёздам] - Гарри Гаррисон

Послышались негромкие глухие удары. Скорее это были не звуки, а толчки: почти неслышные, больше ощутимые. А потом раздался взрыв, от которого пол под ногами задрожал.

— В нас попали! — выкрикнул комиссар первое, что пришло в голову.

— Нет еще. — Вахтенный взглянул на экран. — Отстегнулись оставшиеся маскировочные отражатели, и разведчик ушел. Мы свое задание выполнили — но теперь пора смываться. Плазменную тягу отключаем… заводим космические двигатели… Как только позволят гравитационные поля, ложимся на обратный курс.

Вдруг глаза комиссара широко раскрылись; он резко обернулся.

— Где Блэйкни? — крикнул он.

Но никто в рубке его не услышал. Все отсчитывали секунды. В ожидании ракет, которые наверняка посланы им навстречу.

Внезапно комиссар ощутил приступ отчаяния. Он знал, где Блэйкни.

И он был прав, абсолютно прав! Они не зря называли себя комптехами; именно техниками, а не программистами. Они не могли бы написать программу, даже чтобы выиграть в крестики-нолики. Небесная механика, простая и ясная тригонометрия и геометрия, производные, интегралы — это они могли, но это же детские игрушки… А сравнительное плоскостное ориентирование им было не по силам.

Примерно секунду Блэйкни с удовлетворением следил, как указатель компьютера ползет по экрану, по сильно увеличенному изображению Земли, — но яркое пятнышко остановилось, замерев на громадном вихре циклона над Европой. Блэйкни включил переброс и поставил палец на экран, на тот кусочек Австралии, который виднелся из-под облачного покрова тропического шторма. Когда светящаяся капля указателя перепрыгнула на эту точку, он включил команду «Принудительная фиксация» и убрал палец. Можно надеяться, что по крайней мере эта дурацкая штуковина никуда не денется, раз уж сориентирована.

И очень вовремя он это сделал. В следующий миг, с переменой курса, изменился звук двигателей. Отлично… Когда его корабль приблизился к верхним слоям атмосферы, Блэйкни, не отрываясь от дисплея, разблокировал ручное отсоединение, готовый сбросить бомбу вручную, если возникнет какая-нибудь неполадка.

Неполадок не было. В тот же миг, когда на экране появился ноль, тяжело охнула наружная катапульта. Корабль стал удаляться по дуге от верхних слоев атмосферы, а тяжелый керамический контейнер помчался к Земле. Блэйкни знал, что будет дальше; по крайней мере продумано это было досконально. Воздух будет становиться все плотнее, материал контейнера будет сгорать в нем, слой за слоем… Контейнер раскалится — а замороженный вирус будет по-прежнему заперт внутри в криогенной колбе… Потом слой керамики свалится, и воздух коснется калиброванной диафрагмы барометрического взрывателя.

На высоте точно 10 769 метров взрывной заряд расколет колбу и освободит содержимое.

Ветер развеет вирус по всей Австралии; быть может, занесет и на Новую Зеландию… Старательно выведенный вирус, который мог бы уничтожить все продовольственные посевы на Земле…

Блэйкни улыбался, размышляя, когда в него попала ракета. У нее была атомная боеголовка, поэтому наблюдатели внизу вдруг увидели, как за облаками вспыхнуло новое солнце.

Глава 2

Самолет компании ТВА вылетел из Нью-Йорка ночью. Набрав высоту крейсерского полета, он перешел звуковой барьер и с грохотом помчался над Соединенными Штатами. Над Канзасом западный горизонт посветлел: двигаясь со скоростью 2,5 Маха, самолет догонял заходящее солнце. Когда над Аризоной пошли на посадку, солнце было уже довольно высоко, и пассажиры, уже видевшие закат в Нью-Йорке, теперь могли полюбоваться гораздо более красочным — в Мохавской пустыне.

Тергуд-Смит, прищурившись, покосился на сияние и затемнил иллюминатор. Он просматривал заметки о чрезвычайной конференции, которую только что в срочном порядке созвала ООН, и ему некогда было любоваться ни роскошью заката, ни парадом техники в Центре космических связей, представшем перед глазами. На коленях у него лежал атташе-кейс с плоским экраном дисплея. По экрану беспрерывно двигались числа, названия, имена, данные, — останавливаясь только тогда, когда он касался клавиатуры, чтобы исправить ошибки, возникшие при автоматической переписке с аудиозаписи. Процессор был запрограммирован на его голос, но тем не менее часто писал «обеды» вместо «победы». Исправления Тергуд-Смит делал совершенно механически, до сих пор ошеломленный чудовищными изменениями и чрезвычайной серьезностью обстановки. То, что произошло, немыслимо, невозможно… Но все-таки это произошло.

В момент касания с землей самолет затрясло, потом началось торможение, Тергуд-Смита бросило вперед на ремни… Он нажал кнопку на кейсе — экран и клавиатура исчезли. Темный иллюминатор посветлел, и он взглянул на белые башни космоцентра, залитые пылающей охрой заходящего солнца. Из самолета он вышел первым.

Его ждали двое стражников в форме. В ответ на их четкое уставное приветствие он только кивнул. Ни слова не было сказано, никто не пытался проверить его документы… Они знали, кто он такой. Знали и то, что этот рейс — внеплановый — был организован специально для него. Нос Тергуд-Смита, так похожий на клюв, и его худое, жесткое лицо были известны всему миру по выпускам новостей. Коротко стриженные белые волосы выглядели строго по-военному по сравнению с длинноволосыми модными прическами. Он выглядел именно таким, каким и был, — облеченным властью.

Директор космоцентра Огюст Бланк стоял у окна высотой во всю стену спиной к двери. Кабинет его, естественно, располагался на самом верхнем этаже самого высокого административного здания. Вид отсюда всегда был впечатляющим; но сегодняшний закат — это нечто невообразимое: пурпурно-черные горы на горизонте врезаны в багрово-алое небо, все здания вокруг и громады космических кораблей залиты тем же огненно-красным цветом… Цветом крови, быть может, пророческим… Чепуха! Размышления Огюста прервал кашель, раздавшийся за спиной. Бланк обернулся и увидел Тергуд-Смита.

— Надеюсь, полет был удачным, — сказал Огюст, протягивая руку, тонкую, изящную, как и черты его лица.

У Огюста был титул, очень древний французский титул, но он редко им пользовался. Те люди, на кого ему надо было произвести впечатление, — такие, как Тергуд-Смит, — на подобные вещи внимания не обращали. Тергуд-Смит резко кивнул, желая поскорее покончить с формальностями.

— …Но все-таки утомительным, не так ли? Так чего-нибудь освежающего? Не хотите выпить, расслабиться?

— Нет, Огюст, спасибо. Впрочем, подождите. Перье, если можно.